Восемь церковных окон (1385–1390) представляют собой одну из немногих в Оксфорде почти полных средневековых витражных серий в исполнении оксфордского мастера Томаса Глазьера, одного из самых ранних известных нам художников по стеклу, умевшего придавать каждому святому, что называется, свое лицо. Еще три необычные детали: епископский жезл Уильяма Уайкхэма, виртуозная ювелирная работа xiv века; исполненный драматизма «Лазарь» Джекоба Эпстайна в приделе и в том же приделе западное окно – «Рождение Христа» в окружении семи Добродетелей по эскизу Джошуа Рейнольдса (1777). Это единственная его большая витражная работа, и пастух в красном, глядящий на нас через плечо, является автопортретом. «Размытые цвета», – звучал приговор Горацио Уолпола, поддержанный и Николаусом Певзнером, – по-моему, совершенно ошибочная оценка этого витража, прозрачными эмалевыми тонами достигающего нежнейших оттенков гризайля и сепии. Но вы сами все увидите.

Могучий скальный дуб простирает голубовато-черную листву над крестовым ходом, обсаженным ажурным орнаментом из жимолости и роз. Крытые галереи к западу от часовни, законченные около 1400 года, служили для академической созерцательности, а также для шествий и похоронных процессий. В крестовом ходе нашли воплощение монастырские традиции, в садах – загородный стиль. Внутренний двор Гарден-квод, заложенный в 1682 году, открывается в сад. От палладианского бокового флигеля его отделяет филигранная кованая решетка, на которой опять-таки выведена максима Уильяма Уайкхэма «Манеры делают мужчину»: по ту сторону в траве с книгами в руках лежат его воспитанники, иногда кто-нибудь встает, лихо делает стойку на руках, проходится колесом перед подругой – лето, павлиньи игры.

Две вещи сообщают саду Нью-колледжа особый облик: городская стена и насыпь. Массивные стены из местного влагостойкого кораллового известняка, возведенные в xiii веке, с ходом для часовых, бастионами и зубцами, ныне прекрасно защищают цветочные клумбы. Холм посреди газона, насыпанный в 1594 году (с тех пор, правда, ставший заметно меньше и окончательно заросший), – почти единственное, что осталось от изысканного английского разбитого сада. С холма открывался отличный вид, и преподаватели называли его «Парнасом», превращая тем самым банальный пейзаж в возвышенное зрелище.

В 1856 году американский писатель Натаниэль Готорн стоял под деревьями Нью-колледжа. По его словам, они «столетиями ведут здесь спокойную жизнь, окруженные заботой и опекой, надежно защищенные от резких ветров, поэтому они, без сомнения, должны быть счастливейшими деревьями на свете». Если бы ему самому выпало счастье учиться здесь, то он, несомненно, был бы самым счастливым из студентов, ибо «такое блаженное, спокойное, торжественное, величественное уединение не может существовать нигде больше». Эти слова не следует читать в Кембридже.

Ксеверу от башни Карфакс уходит Корн маркет-стрит. В Средние века на The Corn торговали зерном – это была улица торговцев, ремесленников и трактирщиков. Посередине стоял позорный столб, у которого до 1810 года подвергали публичному наказанию мелких мошенников, булочников и пивоваров, обманывавших клиентов. Сейчас это процветающая деловая улица со множеством банков, торговых центров, ресторанов быстрого питания. Есть на ней и дом, связанный с именем Шекспира.

В доме № 3 по Корнмаркет-стрит над рекламной фирмой «Оксфордские тетушки» открылось агентство по найму обслуживающего медперсонала. К моему удивлению, когда менеджер сдвинула в сторону деревянную табличку со словами «Вот и мы», глазам моим предстала настенная роспись середины xvi века – розы, виноградные лозы, пассифлоры на охряном фоне, а над ними – фриз с религиозными максимами («Бойся Бога превыше всего остального»). Эта расписная комната раньше принадлежала таверне «Корона», хозяин которой был другом Шекспира, – последний нередко квартировал там, останавливаясь по пути из Стрэтфорда в Лондон и обратно.

В историю вошла и прекрасная жена трактирщика, чей сын, сэр Уильям Давенант, впоследствии прославился как драматург. Молва гласит, что Шекспир был не только крестным, но и настоящим его отцом. Правда, наверняка известно лишь то, что между 1604 и 1613 годами труппа Шекспира неоднократно приезжала с гастролями в Оксфорд.

Миновав несколько домов и пройдя под аркадой Голден-Кросс-шопинг, в современной упаковке торгового центра можно и впрямь обнаружить то, что осталось от трактира «Золотой крест»: двор с вычищенными флигелями каркасной конструкции и фрагментами фресок (xv – xvii), ресторан типа пиццерии, где столетиями пересекались town и gown, пока его не зареставрировали до смерти в 1980-е годы. А вот в Кларендонском торговом центре напротив поступили иначе, полностью избавившись от инородного тела эпохи Средневековья – Кларендонской гостиницы.

На Сент-Майкл-стрит, ответвляющейся от Корнмаркет-стрит, расположена штаб-квар тира клуба «Оксфорд-Юнион». Как заметил однажды Джон Бетджемен, ни один из оксфордских клубов не располагает более роскошными туалетными комнатами, но это не единственное преимущество легендарного студенческого дискуссионного клуба. Как минимум раз в неделю, чаще всего – вечером в четверг, огромный зал «Оксфорд-Юнион» заполняется до самого последнего из почти тысячи мест. Предстоит дискуссия, и только. Где, кроме Оксфорда, дискуссионный клуб собирает народу больше, чем дискотека? При этом темы дебатов отнюдь не всегда оригинальны, а правила очень жесткие. Но для студентов нет иного места, где они могли бы провести целый вечер в яростных спорах с живыми Биллом Клинтоном, Диего Марадоной, Гором Видалом и другими приглашенными звездными ораторами. И потом, лучшей возможности для начала собственной публичной карьеры и не придумаешь.

Когда тори Майкл Хезелтайн только начинал учебу в Пемброк-колледже, в первый же вечер за ужином он ударил ложкой по стакану. Сосед спросил, зачем он это сделал. «Тренировка, чтобы стать президентом ‘Оксфорд-Юнион’», – поведал ему Хезза. «А зачем тебе это?» – «Это первый шаг к креслу премьер-министра». И действительно, в 1954 году Майкл Хезелтайн возглавил «Оксфорд-Юнион», да и в Вестминстере сделал неплохую карьеру, пусть и не добравшись до самой вершины. Гладстон, Асквит, Макмиллан, Хит – многие только из британских премьеров начинали свой путь в «Оксфорд-Юнион», не говоря уже о министрах, епископах, судьях и дипломатах, получивших здесь первый опыт в искусстве публичных выступлений.

«Объединенное Оксфордское Дискуссионное Сообщество», как оно называлось раньше, было основано в 1823 году группой студентов благородного происхождения. Поначалу они собирались в колледжах членов сообщества, чтобы не привлекать чрезмерного внимания. Ведь публичные дискуссии, особенно на политические и религиозные темы, всегда вызывают подозрения властей предержащих. Но уже в 1830 году, когда его президентом стал выпускник Итона Уильям Гладстон, клуб обрел собственный облик и самосознание. Именно в «Оксфорд-Юнион» великий мастер ораторского искусства впервые проявил свой политический талант – еще до того, как в двадцать три года попал в нижнюю палату парламента. Гладстон четырежды был премьер-министром от либералов, до восьмидесяти трех лет сохранив способность по два с половиной часа подряд говорить перед парламентом. Именно он как-то с гордостью произнес: «Назвать кого-то настоящим оксфордцем, значит сделать ему самый лестный из возможных для человеческого существа комплиментов».